Неточные совпадения
— Благодарствуйте, что сдержали слово, — начала она, — погостите у меня: здесь, право, недурно. Я вас познакомлю
с моей сестрою, она хорошо играет на фортепьяно. Вам, мсьё Базаров, это все равно; но вы, мсьё Кирсанов, кажется, любите музыку; кроме сестры, у меня
живет старушка
тетка, да сосед один иногда наезжает в карты играть: вот и все наше общество. А теперь сядем.
И быстреньким шепотом он поведал, что
тетка его, ведьма, околдовала его, вогнав в живот ему червя чревака, для того чтобы он, Дронов, всю жизнь мучился неутолимым голодом. Он рассказал также, что родился в год, когда отец его воевал
с турками, попал в плен, принял турецкую веру и теперь
живет богато; что ведьма
тетка, узнав об этом, выгнала из дома мать и бабушку и что мать очень хотела уйти в Турцию, но бабушка не пустила ее.
— Ты знаешь, что Лидия Варавка здесь
живет? Нет? Она ведь — помнишь? — в Петербурге, у
тетки моей
жила, мы
с нею на доклады философского общества хаживали, там архиереи и попы литераторов цезарепапизму обучали, — было такое религиозно-юмористическое общество. Там я
с моим супругом, Михаилом Степановичем, познакомилась…
Остальной день подбавил сумасшествия. Ольга была весела, пела, и потом еще пели в опере, потом он пил у них чай, и за чаем шел такой задушевный, искренний разговор между ним,
теткой, бароном и Ольгой, что Обломов чувствовал себя совершенно членом этого маленького семейства. Полно
жить одиноко: есть у него теперь угол; он крепко намотал свою жизнь; есть у него свет и тепло — как хорошо
жить с этим!
— Понадобилось, так явились и мысли и язык, хоть напечатать в романе где-нибудь. А нет нужды, так и не умею, и глаза не видят, и в руках слабость! Ты свое уменье затерял еще в детстве, в Обломовке, среди
теток, нянек и дядек. Началось
с неуменья надевать чулки и кончилось неуменьем
жить.
С тех пор не было внезапных перемен в Ольге. Она была ровна, покойна
с теткой, в обществе, но
жила и чувствовала жизнь только
с Обломовым. Она уже никого не спрашивала, что ей делать, как поступить, не ссылалась мысленно на авторитет Сонечки.
Он видел, что заронил в нее сомнения, что эти сомнения — гамлетовские. Он читал их у ней в сердце: «В самом ли деле я
живу так, как нужно? Не жертвую ли я чем-нибудь живым, человеческим, этой мертвой гордости моего рода и круга, этим приличиям? Ведь надо сознаться, что мне иногда бывает скучно
с тетками,
с папа и
с Catherine… Один только cousin Райский…»
Что было
с ней потом, никто не знает. Известно только, что отец у ней умер, что она куда-то уезжала из Москвы и воротилась больная, худая,
жила у бедной
тетки, потом, когда поправилась, написала к Леонтью, спрашивала, помнит ли он ее и свои старые намерения.
— Да, кузина: вы обмануты, и ваши
тетки прожили жизнь в страшном обмане и принесли себя в жертву призраку, мечте, пыльному воспоминанию… Он велел! — говорил он, глядя почти
с яростью на портрет, — сам
жил обманом, лукавством или силою, мотал, творил ужасы, а другим велел не любить, не наслаждаться!
Была уже при мне девою лет двадцати четырех и
жила с отцом вместе
с теткой, сестрой покойной матери.
Жили они у отца
с теткой, как-то добровольно принижая себя, со всем другим обществом не равняясь.
Алеша знал, что она
живет с двумя
тетками.
С того времени прошел год. Беловзоров до сих пор
живет у тетушки и все собирается в Петербург. Он в деревне стал поперек себя толще.
Тетка — кто бы мог это подумать — в нем души не чает, а окрестные девицы в него влюбляются…
Кроме описанных выше четырех
теток, у меня было еще пять, которые
жили в дальних губерниях и
с которыми наша семья не поддерживала почти никаких сношений.
С сыном одной из них, Поликсены Порфирьевны, выданной замуж в Оренбургскую губернию за башкирца Половникова, я познакомился довольно оригинальным образом.
Мы остались и
прожили около полугода под надзором бабушки и
теток. Новой «власти» мы как-то сразу не подчинились, и жизнь пошла кое-как. У меня были превосходные способности, и, совсем перестав учиться, я схватывал предметы на лету, в классе, на переменах и получал отличные отметки. Свободное время мы
с братьями отдавали бродяжеству: уходя веселой компанией за реку, бродили по горам, покрытым орешником, купались под мельничными шлюзами, делали набеги на баштаны и огороды, а домой возвращались позднею ночью.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая
тетка, — не
с деньгами
жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
Марья Дмитриевна (в девицах Пестова) еще в детстве лишилась родителей, провела несколько лет в Москве, в институте, и, вернувшись оттуда,
жила в пятидесяти верстах от О…, в родовом своем селе Покровском,
с теткой да
с старшим братом.
Сусанна росла недовольною Коринной у одной своей
тетки, а Вениамин, обличавший в своем характере некоторую весьма раннюю нетерпимость, получал от родительницы каждое первое число по двадцати рублей и
жил с некоторыми военными людьми в одном казенном заведении. Он оттуда каким-то образом умел приходить на университетские лекции, но к матери являлся только раз в месяц. Да, впрочем, и сама мать стеснялась его посещениями.
Там был полуразвалившийся домишко, где
жили некогда мой дедушка
с бабушкой, где родились все мои
тетки и мой отец.
С Надеждою Васильевною
жила ее
тетка, существо безличное и дряхлое, не имевшее никакого голоса в домашних делах. Знакомства вела Надежда Васильевна со строгим разбором. Передонов бывал у нее редко, и только малое знакомство его
с нею могло быть причиною предположения, что эта барышня может выйти замуж за Володина.
Торговал он в Софии, имел сношения
с Россией; сестра его, родная
тетка Инсарова, до сих пор
живет в Киеве, замужем за старшим учителем истории в тамошней гимназии.
Катя ее ненавидела и все говорила о том, как она убежит от
тетки, как будет
жить на всей Божьей воле;
с тайным уважением и страхом внимала Елена этим неведомым, новым словам, пристально смотрела на Катю, и все в ней тогда — ее черные быстрые, почти звериные глаза, ее загорелые руки, глухой голосок, даже ее изорванное платье — казалось Елене чем-то особенным, чуть не священным.
«И кроме этого», в то же время думал он: «кто мне мешает самому быть счастливым в любви к женщине, в счастии семейной жизни?» И юное воображение рисовало ему еще более обворожительную будущность. «Я и жена, которую я люблю так, кàк никто никогда никого не любил на свете, мы всегда
живем среди этой спокойной, поэтической деревенской природы,
с детьми, может быть,
с старухой
тёткой; у нас есть наша взаимная любовь, любовь к детям, и мы оба знаем, что наше назначение — добро.
О Татьяне изредка доходили вести; он знал, что она вместе
с своею
теткой поселилась в своем именьице, верстах в двухстах от него,
живет тихо, мало выезжает и почти не принимает гостей, — а впрочем, покойна и здорова. Вот однажды в прекрасный майский день сидел он у себя в кабинете и безучастно перелистывал последний нумер петербургского журнала; слуга вошел к нему и доложил о приезде старика-дяди.
Жил я в Рязани, в деревянном домике, недалеко от берега Оки — вместе
с отцом,
теткой и двоюродным братом.
— Ты только у меня
живи, — повторил Давыд, понизив голос и не спуская
с нее глаз. Раиса быстро глянула на него и пуще покраснела. —
Живи ты… а писать… пиши, как знаешь… О, черт, ведьма идет! (Ведьмой Давыд звал мою
тетку.) И что ее сюда носит? Уходи, душа!
Его угнетала невозможность пропустить мимо себя эти часы уныния. Всё кругом было тягостно, ненужно: люди, их слова, рыжий конь, лоснившийся в лунном свете, как бронза, и эта чёрная, молча скорбевшая собака. Ему казалось, что
тётка Ольга хвастается тем, как хорошо она
жила с мужем; мать, в углу двора, всхлипывала как-то распущенно, фальшиво, у отца остановились глаза, одеревенело лицо, и всё было хуже, тягостнее, чем следовало быть.
Зорко наблюдая за Тихоном, он видел, что дворник
живёт всё так же, как-то нехотя, из милости и против воли своей; так же малоречив;
с рабочими груб, как полицейский, они его не любят;
с бабами он особенно, брезгливо груб, только
с Натальей говорит как-то особенно, точно она не хозяйка, а родственница его,
тётка или старшая сестра.
Отсутствие женского пола (ибо не было возможности причислить к нему двух
теток Элеоноры Карповны, сестер колбасника, да еще какую-то кривобокую девицу в синих очках на синем носе), отсутствие приятельниц и подруг меня сперва поразило; но, поразмыслив, я сообразил, что Сусанна,
с ее нравом, воспитанием,
с ее воспоминаниями, не могла иметь подруг в той среде, где она
жила.
Мать, братья, сестры,
тетки, дядья — все его обожали, он
жил с ними со всеми в ладах необыкновенных и пользовался репутацией образцового родственника.
Как нарочно, когда она еще
жила в Москве у
тетки, к ней сватался некий князь Мактуев, человек богатый, но совершенно ничтожный. Она отказала ему наотрез. Но теперь иногда ее мучил червь раскаяния: зачем отказала. Как наш мужик дует
с отвращением на квас
с тараканами и все-таки пьет, так и она брезгливо морщилась при воспоминании о князе и все-таки говорила мне...
Надо вам заметить, что в детстве и в юности я не был знаком
с Котловичами, так как мой отец был профессором в N. и мы долго
жили в провинции, а когда я познакомился
с ними, то этой девушке было уже двадцать два года, и она давно успела и институт кончить, и
пожить года два-три в Москве,
с богатой
теткой, которая вывозила ее в свет.
Александра Ивановна. Ну да. Та самая Черемшанова, которая
жила в Риме
с теткой.
На десятом году подружилась она
с этой девочкой, тайком ходила к ней на свидание в сад, приносила ей лакомства, дарила ей платки, гривеннички (игрушек Катя не брала), сидела
с ней по целым часам,
с чувством радостного смирения ела ее черствый хлеб; слушала ее рассказы, выучилась ее любимой песенке,
с тайным уважением и страхом слушала, как Катя обещалась убежать от своей злой
тетки, чтобы
жить на всей божьей воле, и сама мечтала о том, как она наденет сумку и убежит
с Катей.
В половине четвертого мы были в гостиной, где нашли
тетку, двух ее племянниц, девиц Хвостовых, и двух молодых людей, приятелей Казначеева, Хвощинского и Татаринова,
с которыми я уже познакомился поутру, потому что они
жили на одной квартире
с Казначеевым.
На шестой или седьмой день после свидания
с еврейкой, утром Крюков сидел у себя в кабинете и писал поздравительное письмо к
тетке. Около стола молча прохаживался Александр Григорьевич. Поручик плохо спал ночь, проснулся не в духе и теперь скучал. Он ходил и думал о сроке своего отпуска, об ожидавшей его невесте, о том, как это не скучно людям весь век
жить в деревне. Остановившись у окна, он долго глядел на деревья, выкурил подряд три папиросы и вдруг повернулся к брату.
Слыхала Таня, что по соседству
с Каменным Вражком в деревне Елфимове
живет знахарка —
тетка Егориха и что пользует она от урочных [Урóк — порча.] скорбей, от призора очес [Призор очес, сглаз — порча, происходящая от взгляда недобрым глазом.] и от всяких иных, злою ворожбой напускаемых на людей, недугов.
Вскоре наши путники дошли до дому, где
жила Стрешнева со своей
теткой. На прощанье она совсем просто пригласила Хвалынцева зайти как-нибудь к ним, буде есть охота. Тот был рад и
с живейшею благодарностию принял ее приглашение. После этого он вернулся домой, в свою гостиницу, чувствуя себя так легко и светло на душе и так много довольный даже и нынешним вечером, и собою, и своим приятелем, и ею — этою хорошей Татьяной Николаевной.
И со свойственной молодым людям откровенностью он тотчас же рассказал своим новым знакомым о том, что мать его давно умерла, что отец
с тремя сестрами и
теткой живут в деревне, откуда он только что вернулся, проведя чудных два месяца.
Этого свидания я поджидал
с радостным волнением. Но ни о какой поездке я не мечтал. До зимы 1852–1853 года я
жил безвыездно в Нижнем; только лето до августа проводил в подгородной усадьбе. Первая моя поездка была в начале той же зимы в уездный город, в гости,
с теткой и ее воспитанницей, на два дня.
Коляска поднималась и опускалась. Горели сначала керосиновые фонари, потом пошел газ, переехали один мост, опять дорога пошла наизволок, городом, Кремлем — добрых полчаса на хороших рысях. Дом
тетки уходил от нее и после разговора
с Рубцовым обособился, выступал во всей своей характерности. Неужели и она
живет так же? Чувство капитала, москательный товар, сукно: ведь не все ли едино?
Один приехал за копией
с решения волостного суда, отказавшего ему, просителю, в том, что усадьба, на которой он
жил и работал двадцать три года, похоронив принявших его стариков дядю и
тетку, не была бы отнята от него внучкой того дяди.
Сейчас она писала о детях кузине, княгине Мухояровой, лучшему своему другу. Сестра ее
живет тоже в Петербурге, но
с ней она никогда не была дружна. Она даже не очень любит, чтобы Сережа ходил к
тетке по воскресеньям на целый день.
Любовь к Шатову по-прежнему
жила в сердце молодой девушки и перспектива брака
с ним по истечение года траура была светлой точкой на горизонте ее не особенно веселой жизни. Расходясь во вкусах
с сестрой и
теткой, она
жила среди них одинокой. Отводила она душу лишь в беседе
с Антоном Михайловичем, бывшим, по праву жениха, ежедневно, и
с его другом Карнеевым, часто навещавшим половину княжен.
Анна Павловна, оставшись после смерти ее отца и матери, совершенно разорившихся при жизни, круглой сиротою, была взята Дарьей Алексеевной, у которой
прожила с тринадцати до двадцати лет, влюбилась в какого-то грузинского князя, который увез ее из дома
тетки, обманул и вскоре бросил.
Тетка с племянницей тем временем сели закусывать. Подкрепившись, последняя начала рассказывать Марье Петровне свои похождения после бегства от старой барыни, у которой
жила в услужении. Марья Петровна, несмотря на строгость правил, была, как все женщины, любопытна и, кроме того, как все женщины, не греша сама, любила послушать чужие грехи. Она
с жадностью глотала рассказ Глаши.
— Конечно, она приезжала к Оле, чтобы передать ей два билета в театр, но ведь я ее
тетка, а ты мне муж, и она
живет у нас. Жаль, что у Оли не было туалета, чтобы поехать
с нею в театр.
Княжна Маргарита Дмитриевна согласилась
жить вместе
с теткой. О согласии покорной во всем сестре княжны Лиды нечего было и говорить, тем более, что в Москве
жил Шатов. Он был единственным яблоком раздора между сестрами.
— Не беспокойтесь… Я не хочу вас компрометировать, и не хочу за вас выходить замуж второй раз, то есть лучше сказать, второй раз венчаться, по-настоящему… Но я занимаю два этажа, вверху
живу я
с теткою… очень прилично… Внизу будете помещаться вы… Квартиры имеют ни для кого незаметное сообщение… Для всех будет казаться, что вы занимаете отдельную, холостую квартиру… Вы даже можете у меня не бывать.
Этой женщиной была загадочная Глаша. Уже более трех месяцев
жила она у Марии Петровны,
с месяц до вступления в лагерь
жил с ней под одной кровлей Александр Васильевич.
С памятного, вероятно, читателям взгляда, которым она окинула молодого Суворова и от которого его бросило в жар и холод и принудило убежать в казармы, их дальнейшие встречи в сенях, встречи со стороны Глаши, видимо, умышленные, сопровождались
с ее стороны прозрачным заигрыванием
с жильцом ее
тетки.